Мысль о неизбежной гибели всякого удовольствия наделяет порыв к нему горечью.

Гэнгста щит и политика идентичности.

Где мама? Где, блядь, бабушка? Где ВСЕ?

Я вижу кровь на шестерёнках окружающей меня красоты, и, всё же, продолжаю дышать американским воздухом.

Глядя в твои глаза, я понимаю, что пизда — это не вершина мира.

Новости из мира лесбиянок: Черри рассталась с Жаклин, и позвала меня съесть по этому поводу бургер.

Когда ты сказала, что тебе восемнадцать, я увидел таракана, ползущего по стене твоей комнаты. Не знаю, что меня больше испугало – его усы или твой возраст.

Я о тебе ничего не знаю. Мы лежим на берегу реки, и солнце медленно спускается к нам в глотки. “Я хочу тебя трогать – не мельком, а долго и нудно, врубаешь?”.

Стоя в очереди за правами, я подсматривал в её марихуановые глаза, и слышал как стучат колёса товарного поезда. Или это стучало моё сердце? В её внешности не было ничего, что делало бы её очевидной. И, всё же, в ней было что-то для меня: запах костра, еловой чащи, ветер с моря… Затем её стошнило на трансгендерного клерка. Жизнь потекла своим чередом, но образ перуанской девушки с канадским паспортом продолжил мерцать во мгле моего черепа. Так ночной силуэт на другом берегу посылает сигнал, мол, приди, между нами случается свет. Я иду на него, как на лампу несётся мотыль. Ну и пусть. Лучше сгинуть в огне, чем испуганно тлеть. “Бля, ну бля…”, – говорит, вытираясь, трансгендерный клерк.