Ливанские математики отправились в Гренобль, оставив мне на попечение свой дом. Расположенный в пригороде для богатых белых рептилий, он олицетворяет собой мелко-буржуазное счастье – безжизненное, как старость, и комфортное, как печенье к чаю. Здесь, на крыльце, в саду, мне предстоит встречать закаты до конца весны. Здесь, по ночам, я вижу сны про воздержание и салемский костёр.
Сами по себе слова ещё никого не убили. Однако запрет на них всегда легко конвертируется в ушлёпка, чекрыжащего случайных прохожих в состоянии зашквара.
Шум за окном оказался дракой трансгендеров. Захмелевшая мамасита сообщила великанам на шпильках, что те “меньше, чем женщины”, и всё закончилось двумя машинами полиции, отрядом пожарников и бригадой скорой помощи.
Озабоченность украинских патриотов происходящим в России не редко ставит под сомнение само их украинство.
Если человеку хочется – пусть себе сделает.
Со стороны видней: можно ли рассуждать о Мордоре из Америки?
Украинские патриоты, которые сегодня взывают с диванов "К окопам!", и клеймят предателей, так и не поняли, что Путин уже достиг своей цели – Украина, ещё вчера рассуждавшая о евроинтеграции, превратилась в военизированное национальное государство, где можно сжечь кинотеатр за показ ЛГБТ-фильма, но нельзя критиковать военщину.
Вскоре я выбираюсь из дракона в Сан Франциско. Меня встречает изгорбленный город, по чьим холмам ползут безликие люди с телефонами – робот за роботом.
Перед тем, как отправиться с хипстерами в голливудские холмы, мне стоило уделить большее внимание тому, как дёргается правая ноздря у Донателлы.