Всё это, конечно, от дикости. И патриотизм, и ксенофобия, и всё прочее, что заявляет национальную принадлежность территории, полагая, что у немца на Германию больше прав, чем у других людей под этим нашим общим звёздным небом.
Отказ пущать чужаков станет концом гуманистического проекта и, следовательно, ренессансом старой Европы – белой, имперской, нетерпимой. С другой стороны, полчища беженцев едва ли спешат под знамёна прогрессивного мужеложества. В их чемоданах не только орущие дети, но и Аллах, который сам по себе ничем не лучше фашистских истерик венгерского премьер-министра. Ситуация несколько сложнее, чем окружающие её сентименты. Наивной песенки про “всех просто пустить” здесь, увы, недостаточно.
Тот факт, что эмигранты склонны сбиваться в национальные гетто является не столько следствием их неспособности адаптироваться к западному обществу, сколько, напротив, – их естественного вовлечения в капитализм.
Истины – для овальных простаков. Лишь в полной анархии восприятия – цветное бытие.
Чем сильнее страх смерти, тем больше хочется ебаться.
Я не впервые смотрю на транс-женщин, но впервые – так долго.
"В тебе есть что-то простое и прекрасное", – говорит Найджел, живущий на улице, и спящий на десяти томах своего фото-портфолио: чёрные мужчины и ослепительные кадиллаки, просторные апартаменты и звериные шкуры. "Потом всё разладилось".
Национальная революция ещё не закончилась. Нынешнее правительство – временное. Третий Майдан – неизбежен.
Смерть приближается, а ты ещё не побывал ни там, ни там… Нет ничего страшней, чем осознать – “и никогда не побываю”. С этой мыслью ты и пакуешь чемоданы.