Я не сожалею о том, что получил опыт веры в божественное присутствие. Религия научила меня не только сексуальным комплексам и моральному самобичеванию, но и чему-то, без чего я не мыслю себя – пониманию того, что слова магичны.
Как только я перестаю следить за френдлентой фейсбука, из моей реальности исчезает Путин, и все сопутствующие его рыки и вздохи. Остаются только красивые фотографии и сообщения о массовой стрельбе в очередном американском городе. От этого и радостно и жутко.
Как и всякая тайна, космос вызывает в нас чувство ужаса и влечения. С одной стороны, в этой своей невозмутимости он, кажется, отвергает нас, с другой – бросает нам вызов: сумеем ли мы растопить лёд вокруг его сердца?
Любое видео является воспоминанием. Кино по своей сути ностальгично. Это не значит, что в его основе лежит тоска по прошлому. Ни ностальгия, ни воспоминания не происходят здесь от оглядки. В них нет конкретики – персоны, места или события, которые могли бы выступать предметом для плачущей памяти. Чувства эти рождает само движение времени, ощущение ускользающей жизни. Отснятое тут же становится прошлым, и напоминает о том, что смерть неизбежна.
Всякий теракт, казалось бы, должен отталкивать людей от религии. И, тем не менее, среди нас по-прежнему находятся люди, утверждающие, что “Террор не имеет религии”. Так ли это на самом деле?
Современное сострадание возникает вследствие медийного резонанса, и является актом коллективного эксгибиционизма – возможностью продемонстрировать друг другу моральную гениталию.
Уже один лишь факт того, что хоть кто-то из нас способен мечтать, стремиться и надеяться вопреки этой цинковой зиме, быть человеком – от всего этого трудно не сделаться гуманистом, трудно не поверить в людей, и в чудо того, что они всё равно возможны.
В какую бы идеологию я не вляпывался, каждая из них использовала разные слова, чтобы сказать мне одно и то же: “ты – плохой”. Каждая требовала изнасиловать самого себя во имя “добра” и стать “хорошим”. В какой-то момент фашисты и либералы, патриоты и феминистки, борцы за права людей и борцы против этих прав стали для меня одной сплошной массой марширующих проповедников, которые втюхивают мне своё нравственное говно.
Годы странствий убедили меня, что вертикальная эмиграция – это не лучший способ умчаться. Вместо того, чтобы нырять в десятилетие эмигрантской бюрократии, можно отправиться в перманентное путешествие.