Рост популярности социализма в США, как и рост популярности Трампа, – не случаен. Оживление по краям политического спектра происходит в результате разочарования в неолиберальном капитализме. Претензии в его адрес давно уже превратились в клише. Впрочем, таким же клише является наивная болтовня про страну равных прав и возможностей.
Улочка, на которую я свернул, преследуя птицу с длинным хвостом, показалась мне садом – дома, погрязшие в жаре, стены в цветах, мохнатые стволы; а вокруг – ни души. Птица покружила над моей головой, присела на фонарь, и принялась таращиться на меня с любопытством. “Позирует”, – подумал я, и ошибся. Заманив меня сюда, чертовка ждала представления, поскольку уже в следующий миг ко мне подкатил фургон, покрытый граффити уличной банды Crips. Из него выскочило двое парней с татуированными торсами: “Классный фотык, хомми!”.
Пост-география, виртуальная реальность и цифровая диктатура.
Чащи хоть и не проясняют всех аспектов общества, но, тем не менее, дают простор для мыслей. Такой же тернистый и бескрайний, как сама история. В городе всё, – и дверь, и улица, и высота домов, – под человека. Он – венец культуры, и потому не удивительно, что это в её лоне возникает идея его превосходства над прочей тварью. Апеллируя к романтике природы, фашисты остаются мещанами. Cтоя на берегу океана превозноситься невозможно: о каком превосходстве может идти речь, когда перед тобой такой объем воды? Ты же даже не точка, а брызг или блик – в этих масштабах тебя попросту нет. С чего зиговать?
Необходимость расставания с Россией несомненна. Русскому человеку не стоит обижаться – развод не исключает добрососедских отношений в будущем, и необходим исключительно для того, чтобы сменить многовековую пластинку – покончить с “братскими” объятиями и начать строить отношения без инцеста, как независимые партнёры. Исход из инцеста, однако, не сводится к евроинтеграции. В Европе – пожар. Резон вступать в него – под вопросом. Нет ничего достойного в том, чтобы присоединиться к Европе на правах сироты из Найроби. Как и в случае с Россией, Украина должна строить с Европой деловые, а не семейные отношения.
Страшнее смерти только счастье. Всё в нём исполнилось, и потому не нуждается в рассказе. В счастье, как и в гробу, нет интриги. Счастливым можно быть только молча. А раз уж открываешь рот – значит страдаешь. Вот и я – это боль.
Именно в период пробуждения “национального сознания” возникла Комиссия по Морали, "проевропейский" президент Ющенко запретил порнографию, а общество заговорило о традиционных ценностях, примате мовы, нации, душе... Тогда же обострились преследования писателей, журналистов, правозащитников. Иными словами, после победы Оранжевой революции 2004-го года совок плавно перешёл в средневековье. Ни один из Майданов это не прекратил. Напротив – с каждым новым Майданом в Украине сгущалась консервативная метафизика – разговоры о Европе всякий раз выносили на поверхность национализм. Майданы объявлялись либеральными революциями и совершали правые перевороты. Апроприировав критику национализма, кремлёвская пропаганда, тем временем, сделала её невозможной. Национализм зазвучал беспрепятственно.
Всякое моральное законодательство существует не для того, чтобы претворять в обществе те или иные моральные максимы, но чтобы обеспечить машину власти дополнительными средствами контроля.
Что общего между модной одеждой, покупкой фолловеров и желанием перерезать себе вены?