Ажиотаж, с которым русские люди обсуждают сегодня юнцов на митингах, вызывает ряд опасений.

Эпоха изобилия заканчивается. На смену ей идёт время новых консервативных нормальностей.

Почему можно одеваться, как в прошлом, и нельзя думать, как в прошлом – быть, например, фашистом? Это только кажется, что борьба идёт между современностью и консерватизмом. В действительности пиздятся сплошные староверы. И Трамп, и новые левые – явления того же порядка, что и ряженные в старьё из 90-х модники. И там, и там речь об озирании в прошлое. ИГИЛ – это ведь тоже хипстеры. Просто из-под другого хэштэга. Все дрочат пусть на разный, но винтаж. Суть некрофилии от этого не меняется – бабушка ебала кадавра. Проблема не в том, что мы – анус. Проблема в том, что анусом сделались все.

Возможность записать существ, всосать их в аппарат, как призраков из “Охотников за приведениями” – нечто настолько же повседневное и немыслимое, как и процесс деторождения: человек растёт в человеке, а потом выползает весь скользкий наружу… В это зрелище было бы трудно поверить, если бы оно не творилось сплошь и рядом. Вот и кино – уж вроде как привычно, а с другой стороны – не удивительно ли мочь умереть, и остаться живым на экране? Зачем нам могилы, если есть киноплёнка? К чему имя на камне, если камера помещает всякого в вечность?

Из всех возможных диктатур самой едкой является повседневность: жизнь в инерции повторяющихся действий, маршрутов, лиц, соображений…

Так получилось, что весеннее обострение репрессий в моей стране пришлось как раз на тот момент, когда я с воодушевлением открывал для себя иную Украину – не столько даже позабытую, сколько попросту незамеченную: во-первых, футуристов 20-х годов во главе с Михайлем Семенко, во-вторых, музыкальный андеграунд 90-х в лице Игоря Цимбровского и Светланы Охрименко. Слушая их грустные завывания в вечность, я думал о том, почему мечты и старания этих людей так ни к чему и не привели – Украина всё равно оказалась страной казаков и запретов. Если какие-то прогрессивные явления и возникали в её недрах, то лишь в качестве аномалий, которые тут же затаптывались, не успевая состояться, и оплодотворить будущее. Их выживание было возможно разве что в эмиграции. Собственно, об украинских футуристах я узнал из книги, написанной в Канаде, а “завывания в вечность” дошли до меня только благодаря тому, что были изданы в Польше. Получается, что всё штучное из украинского контекста интересно кому угодно, кроме украинцев.

Всякий раз, когда случается очередной произвол, будь то трамповский Muslim Ban, или запрет в Украине неугодных взглядов и сайтов, в дискуссиях по этому поводу возникает весьма характерный тип комментатора. Вместо того, чтобы поддержать или осудить репрессии, он утверждает, что их жертвы действовали бы точно так же, как и их угнетатели, если бы пришли к власти. С одной стороны, это так – человек, безотносительно за Гитлера ли он, или за Христа, таит в своих недрах зверюгу. Однако ничего сенсационного тут нет – это просто факт о всех нас, какими бы милахами мы себе не казались. И, всё же, сей факт подаётся с разоблачительным пафосом, и будто бы отменяет необходимость возражать произволу.