Правда американского общества заключается в том, что расисты здесь все. Пусть мы и не вправе ставить знак равенства между белыми расистами у власти, и чёрными расистами, которых они угнетают, но сама по себе тотальность расизма, и его чудовищная суть от этого не меняются.
Выступая в поддержку моей коллеги Наталии Гуменюк, которая подверглась травле за свой пост о целесообразности засилия историй про милых детишек в эфире, я не представлял масштабов ополчившегося на неё роддома. То, что столь безобидное мнение вызвало столько ненависти, обнажает область общественного напряжения, которое необходимо осмыслить и превозмочь.
В этом пьянящем вихре маршей и забастовок важно не забывать, что левый живчик является такой же частью политической реакции, как и правый ренессанс. Это не значит, что “левые ни чем не лучше правых”. Просто и те, и другие воспряли из-под одной мамы – на почве кризиса неолиберализма. Реакционными и тех и других делает не столько их политическое содержание, сколько сам факт апелляции к проектам прошлого. Понимая это, я тем не менее понимаю и то, что отсидеться над миром и сохранить нейтралитет в этой борьбе классических оппозиций на этот раз не получится. Именно поэтому моё сердце бьётся с левой стороны.
Мир петушиных боёв и машины Тойота. На парковке у парка выстроилась шеренга “таком”; в каждой – семейство мексиканцев поедает тако. Ковши пухлых ладоней подносят горсти риса к улыбающимся ртам. И хотя некоторые бобы скатываются из улыбок на клетчатые рубашки, людям в машинах нравится эта еда, и нравится есть её вместе. В этом их образ счастья. Я наблюдаю за ними из тени под пальмой – весна покрывает деревья цветами сезонной саркомы. В унисон с животами Тойоты на ветках разбухли бутоны. Глаза мои вспыхнули – я обнаружен. “Тонкий человек!”, визжат карамельные кармелитки, сжимаясь от страха, как веки от боли.
Адэ устала от Америки того рода усталостью, которую не лечит сон. Это усталость эмигранта – каменный суккуб ежедневных тревог и надежд, эйфории и удушья, смерти и возрождения… Удары судьбы больше не причиняют ей боль – лишь глухо расшибаются о саркофаг тела, на дне которого морщится человек. Он всё никак не угаснет, не выгорит, хотя одеяло уже превратилось в могильную плиту – по утрам её не сбросить. Адэ так и лежит под ним, и ждёт, когда над ней начнут расти цветы.
Увидев море, не позабудешь море. Даже если и сам ты живёшь в какой-нибудь иной местности – волны всё равно продолжат накатывать к тебе во сны. Как если при встрече с этой бесконечностью жидкой соли на сердце ложится раковина: из её перламутра к тебе под сосок присосался кальмар, и теперь вот шумит по ночам звуком моря – на встречу ударам. Сосок стынет, твердеет, превращается в мачту, – стоит, как вдова на причале, надеясь разглядеть во тьме знакомый силуэт. А он всё не разглядывается – одни только брызги впиваются в щеки: съедают солью до костей. И вот уже не осталось надежд – всё свелось к красоте. В её равнодушии нет ни тревог, ни печали, как и нет такого черепа, который бы не ухмылялся.
Я бы хотел поверить в бога, чтобы согрешить. Стать солдатом, и дезертировать. Жениться на несовершеннолетней дочери пастора, и не выпускать изо рта чёрные члены. Во всём этом мне подмигивает искорка, некая форма добра, нравственный сатанизм. Глядя как смыкаются пасти многого над малым, хочется быть этим малым, добавиться к нему собой, встать костью в озверевшем горле.
Из прошлого прилетел мой друг детства. До чего же странно видеть его здесь – в этой жизни. Я рад нашей встрече. В ней есть что-то зловещее.
Сейчас не нужно нагнетать. В стране война. Не к месту это говорить. Идёт война. И нечего здесь думать. Здесь война. Геев права? Вы обождите – тут война. И мысли ваши тоже тут не кстати – ведь война. Коррупция, распил? Идёт война! Нету тепла и света? Так война. В подъезде кто-то кучу навалил? Война. Пизды кому-то дали где-то? Да, война. Посрал и не подтёрся? Здесь война! Хочу и хрюкаю – всё же, идёт война. Можно хамить, пердеть, ботинки не снимать. Война. Поссать – не смыть. Рыгнуть. Поковырять. Война. Вообще на всё про всё одна война. И на любой вопрос ответ один – в стране война.